«Одежда — поверхностное явление». Это, действительно, так. Она приходится внешним атрибутом, покрывающим тело. При первом восприятии всегда есть предвзятость и предпонимание, на которые мы опираемся при первом «чтении» человека. Наши вещи что-то говорят о нас — мы выражаем себя не без влияния восприятия со стороны. Рассматривая образ человека, мы пытаемся его перевести. В таком подходе важны не только эрудиция, внимательность и чувство культуры, но и некоторая чувственность. В книге «Мода как культурный перевод: знаки, образы, нарративы» ее автор Патриция Калефато разбирает различные аспекты этого языка. Мы ее прочитали и выписали понравившиеся цитаты.
Книга выпущена издательством «Новое литературное обозрение» Серия: «Библиотека журнала "Теория моды"»
Книга выпущена издательством «Новое литературное обозрение» Серия: «Библиотека журнала "Теория моды"»
Мода — система, где социальные роли, модусы воображения, представления о теле, нарративы и формы мысли порождаются предметами, материалами и знаками, которые обычно считают недолговечными или несерьезными: одеждой, аксессуарами, способами украшения тела и макияжем.
На одетом теле всегда что-то «написано», оно отлито в некую форму и украшено определенным узором. И оно, в свою очередь, «пишет» (то есть формирует) образ общества и его визуальную культуру.
Поскольку мода — язык, состоящий из знаков тела, она постоянно находится в процессе перевода.
Наше тело становится телом «для других», и сами мы воспринимаем его, как если бы были другими.
…в наше время понимание моды как культурного перевода воплощает момент, когда сходятся разные языки: технологий и кино, литературы и музыки, городских дорог, униформ и профессий. Теория моды еще 1990-х годов подчеркивала свой интерес к к диалектике глобального и локального измерений моды как культурной, производственной и символической системы.
…мода — форма визуальной культуры, живущая в знаках. Начиная классическими и «нестареющими» изделиями, обязанными своей популярностью кино, и заканчивая изображениями в цифровых медиа, знаки моды складываются в нарративы, гибриды и формы мысли.
На одетом теле всегда что-то «написано», оно отлито в некую форму и украшено определенным узором. И оно, в свою очередь, «пишет» (то есть формирует) образ общества и его визуальную культуру.
Поскольку мода — язык, состоящий из знаков тела, она постоянно находится в процессе перевода.
Наше тело становится телом «для других», и сами мы воспринимаем его, как если бы были другими.
…в наше время понимание моды как культурного перевода воплощает момент, когда сходятся разные языки: технологий и кино, литературы и музыки, городских дорог, униформ и профессий. Теория моды еще 1990-х годов подчеркивала свой интерес к к диалектике глобального и локального измерений моды как культурной, производственной и символической системы.
…мода — форма визуальной культуры, живущая в знаках. Начиная классическими и «нестареющими» изделиями, обязанными своей популярностью кино, и заканчивая изображениями в цифровых медиа, знаки моды складываются в нарративы, гибриды и формы мысли.
Наши тела всегда находятся в каких-то отношениях со знаками, точнее с системами означивания и коммуникации.
Наверное, в мире, истощенном болезнью и экономической нестабильностью, раздираемом расизмом и беспорядками, как ни трудно в это поверить, мы снова будем одеваться.
За счет индивидуальной защитной одежды одетое тело — врача, медсестры, социального работника, администратора на вход, уборщика улиц и просто любого гражданина — оберегает жизни остальных: каждый вносит свою лепту в защиту своего коллектива.
Мода взяла на себя задачу компенсировать миру разрушения войны. Сегодня актуальность этой фразы скорее не в утешении, а в напоминании, что красивое может существовать только в том случае, если в нем есть и что-то хорошее.
Мода связана не с линейным временем, «прогрессом» или текущим моментом на некой единой траектории. Она связана с тем, что Беньямин называет Jezstein / Wachsein, «бытием-в-настоящем» как «бодрствованием», состоянием пристального внимания, позволяющего нам заново осмыслить «прошедшее» и наделить его степенью реальности, чем в тот момент (Jetzstein), когда оно происходило.
Таким образом время живет в моде в форме непрерывного цитирования. Иногда мы опознаем подобные цитаты, а иногда не можем установить их источник. Но в таких случаях прошлое либо предстает как нечто знакомое и ободряющее, либо тревожит непредсказуемыми сочетаниями.
Наверное, в мире, истощенном болезнью и экономической нестабильностью, раздираемом расизмом и беспорядками, как ни трудно в это поверить, мы снова будем одеваться.
За счет индивидуальной защитной одежды одетое тело — врача, медсестры, социального работника, администратора на вход, уборщика улиц и просто любого гражданина — оберегает жизни остальных: каждый вносит свою лепту в защиту своего коллектива.
Мода взяла на себя задачу компенсировать миру разрушения войны. Сегодня актуальность этой фразы скорее не в утешении, а в напоминании, что красивое может существовать только в том случае, если в нем есть и что-то хорошее.
Мода связана не с линейным временем, «прогрессом» или текущим моментом на некой единой траектории. Она связана с тем, что Беньямин называет Jezstein / Wachsein, «бытием-в-настоящем» как «бодрствованием», состоянием пристального внимания, позволяющего нам заново осмыслить «прошедшее» и наделить его степенью реальности, чем в тот момент (Jetzstein), когда оно происходило.
Таким образом время живет в моде в форме непрерывного цитирования. Иногда мы опознаем подобные цитаты, а иногда не можем установить их источник. Но в таких случаях прошлое либо предстает как нечто знакомое и ободряющее, либо тревожит непредсказуемыми сочетаниями.
Она (мода) прыжок тигра в прошедшее
Нас всех призывают жить в «современности», вечном настоящем, одной из главных эмблем которого является мода, решающая, какие новинки делают нас модными. Однако «прыжок тигра» подразумевает взгляд на моду как историю. Такой взгляд отсылает не просто к истории моды как дисциплине, а к глубинам времени, которые мода в себе заключает.
Сама идея вторичного использования строится на возможности новых ощущений и композиций, которые дают «найденные объекты»: остатки, обрезки, отходы.
Туфли могу состариться, когда у них стопчется подошва. Однако если они лежат в дальнем углу магазина, так никем и не купленные, их фасон не удовлетворяет вкусам, которые мода провозглашает «правильными» и «своевременными». В первом случае мы говорим о материальном изнашивании, во втором — о семиотическом.
Классика — это то, что сохраняется в ткани культуры от эпохи к эпохе и от поколения к поколению. Она таится «таится в слоях памяти под видом индивидуального или коллективного бессознательного» и «достигает нас, окутанная аурой предшествующих интерпретаций, влача за собой шлейф следов, оставленных ею в культуре или культурах (или просто языках и обычаях), через которые она прошла»
Она (классика) не утратила значимости, потому что способна сопротивляться.
Классика всегда возвращается в «опоспедовпнной» форме по сравнению с той, какую она принимала при первом своем проявлении.
о пэчворке и подобных методиках ремонта / создания одежды: Из атрибутов «бедности» и необходимости они превращаются в эмблему группы, даже в признаки тщеславия.
Нас всех призывают жить в «современности», вечном настоящем, одной из главных эмблем которого является мода, решающая, какие новинки делают нас модными. Однако «прыжок тигра» подразумевает взгляд на моду как историю. Такой взгляд отсылает не просто к истории моды как дисциплине, а к глубинам времени, которые мода в себе заключает.
Сама идея вторичного использования строится на возможности новых ощущений и композиций, которые дают «найденные объекты»: остатки, обрезки, отходы.
Туфли могу состариться, когда у них стопчется подошва. Однако если они лежат в дальнем углу магазина, так никем и не купленные, их фасон не удовлетворяет вкусам, которые мода провозглашает «правильными» и «своевременными». В первом случае мы говорим о материальном изнашивании, во втором — о семиотическом.
Классика — это то, что сохраняется в ткани культуры от эпохи к эпохе и от поколения к поколению. Она таится «таится в слоях памяти под видом индивидуального или коллективного бессознательного» и «достигает нас, окутанная аурой предшествующих интерпретаций, влача за собой шлейф следов, оставленных ею в культуре или культурах (или просто языках и обычаях), через которые она прошла»
Она (классика) не утратила значимости, потому что способна сопротивляться.
Классика всегда возвращается в «опоспедовпнной» форме по сравнению с той, какую она принимала при первом своем проявлении.
о пэчворке и подобных методиках ремонта / создания одежды: Из атрибутов «бедности» и необходимости они превращаются в эмблему группы, даже в признаки тщеславия.
Улица и тело находятся в сложных взаимоотношениях, Эти отношения включают в себя телесность и воплощение образов, желания и идентичности, непрерывно обновляемые и восходящие к самым разным истокам — от имитации стереотипов до изобретения эксцентричных знаков. На улице мода развивается, как соединительная ткань практик и опыта, которые становятся эталонными и характеризуют конкретное пространство, район или весь город.
Улица и город становятся территориями, где некоторые объекты оживают, а тела взаимодействуют при посредстве языков, на которых строятся современные столичные и в целом городские зрительные и словесные образы: от литературы и кино до других аудиовизуальных и литературных жанров, включая телесериалы, видеоигры, фэшн-фильмы, комиксы, стрит-арт, онлайн-подкасты и фотография.
«Мода, как и архитектура, таится в сумраке переживаемого момента, принадлежит мечтательному сознанию общества».
Как язык, мода повышает видимость различных сообществ, включая социальные группы, поколения и национальные идентичности.
Параллельно с утверждением таких повседневных социальных практик, как аэробика и бег, марки спортивной одежды получили признание как полноценные члены мира моды.
Реалии и обстоятельства начала нового века изменили облик моды как глобальной системы. Появились новые полюса и столицы, где моду воспринимали главным образом как проект и стиль жизни.
За модой стоит сложная сеть коллизий, смыслов и ценностей, несводимая к одежду.
Исторически формирование связующей социальной системы, которую мы называем «модой», действительно тесно связано с «модерностью» как ключевой характеристикой буржуазных обществ Европы. Причем эта модерность, европейская буржуазия, создание западных капиталистических государств с их экономикой с самого их возникновения существовали за счет сырья, людей и товаров, поставляемых Европе другими регионами. Так, текстильная промышленность, двигатель и основа самой возможности создавать моду, родилась и активно развивалась в Англии XVIII века в тесной связи с расцветом британской колониальной империи.
Хлопок, необходимый для производства одежды, опять же выращивали рабы, вывезенные из Африки и трудившиеся на американских плантациях. Поэтому всегда существовала тесная связь между модой как системой, сосредоточенной в крупных столицах, таких как Лондон и Париж, и как производством товаров и знаков за пределами западного мира.
Между предполагаемой свободой женского тела на Западе и принуждением, воплощенным в скрытом под паранджой телом, есть много других дорог, которыми могут пойти женщины. В конце концов, что такое эта европейская «свобода»? Свобода раздеваться ради опосредованного вуайеризма? Свобода подвергать тело принудительным трансформациям пластической хирургии? Необходимость влезть в самый маленький размер, которую Фатима Мерниси обоснованно назвала «западным гаремом для женщин»?
Улица и город становятся территориями, где некоторые объекты оживают, а тела взаимодействуют при посредстве языков, на которых строятся современные столичные и в целом городские зрительные и словесные образы: от литературы и кино до других аудиовизуальных и литературных жанров, включая телесериалы, видеоигры, фэшн-фильмы, комиксы, стрит-арт, онлайн-подкасты и фотография.
«Мода, как и архитектура, таится в сумраке переживаемого момента, принадлежит мечтательному сознанию общества».
Как язык, мода повышает видимость различных сообществ, включая социальные группы, поколения и национальные идентичности.
Параллельно с утверждением таких повседневных социальных практик, как аэробика и бег, марки спортивной одежды получили признание как полноценные члены мира моды.
Реалии и обстоятельства начала нового века изменили облик моды как глобальной системы. Появились новые полюса и столицы, где моду воспринимали главным образом как проект и стиль жизни.
За модой стоит сложная сеть коллизий, смыслов и ценностей, несводимая к одежду.
Исторически формирование связующей социальной системы, которую мы называем «модой», действительно тесно связано с «модерностью» как ключевой характеристикой буржуазных обществ Европы. Причем эта модерность, европейская буржуазия, создание западных капиталистических государств с их экономикой с самого их возникновения существовали за счет сырья, людей и товаров, поставляемых Европе другими регионами. Так, текстильная промышленность, двигатель и основа самой возможности создавать моду, родилась и активно развивалась в Англии XVIII века в тесной связи с расцветом британской колониальной империи.
Хлопок, необходимый для производства одежды, опять же выращивали рабы, вывезенные из Африки и трудившиеся на американских плантациях. Поэтому всегда существовала тесная связь между модой как системой, сосредоточенной в крупных столицах, таких как Лондон и Париж, и как производством товаров и знаков за пределами западного мира.
Между предполагаемой свободой женского тела на Западе и принуждением, воплощенным в скрытом под паранджой телом, есть много других дорог, которыми могут пойти женщины. В конце концов, что такое эта европейская «свобода»? Свобода раздеваться ради опосредованного вуайеризма? Свобода подвергать тело принудительным трансформациям пластической хирургии? Необходимость влезть в самый маленький размер, которую Фатима Мерниси обоснованно назвала «западным гаремом для женщин»?
Одетое тело — механизм выражения социальных смыслов.
Мода — знаковая система, позволяющая нам на визуальном и чувственном уровнях проявлять свою внешнюю идентичность. Она выражает индивидуальные и характерные для общества в целом черты, связанные с гендером, вкусами, этническим происхождением, сексуальностью и чувством принадлежности к определенной социальной группе, а также с нарушением принятых норм.
Мода же родилась в эпоху буржуазии и утвердилась в обществе масс. В силу своей способности быстро меняться мода не позволяет одежде накрепко слиться ни с социальным телом общества, ни с телом индивида. Она переменчива, капризна, ненадежна и непостоянна.
Кожа — материальная и символическая граница между телом и миром. Время оставляет на ней свои следы. Складки, морщины. шрамы, растяжки, сыпь, бледность, прыщи, пятна, загар — все это знак, отражающие течение времени, наши привычки и нашу чувствительность, более или менее выраженную.
Так называемая эстетическая хирургия уже породила целую армию людей с подтянутой кожей на висках, с идеально гладкими и острыми носами, силиконовыми губами и широко распахнутыми глазами. Они словно куклы из мучительного сна, такие неотличимые друг от друга и непохожие на себя настоящих.
Покрывая тело знаками языка и письменами, мы превращаем его в текст.
Одетое тело не просто внешний образ, который каждый из нас демонстрирует другим; в первую очередь это культурный текст, состоящий из одежды, аксессуаров, украшений, прически, макияжа, татуировок и других декоративных элементов. За этими знаками стоят социальные смыслы, истории и ощущения, из которых сплетается социальное значение конкретного тела в мире.
Мы люди, но гротескные обличья и письмена моды способны вывести нас за пределы человеческого.
Мода — знаковая система, позволяющая нам на визуальном и чувственном уровнях проявлять свою внешнюю идентичность. Она выражает индивидуальные и характерные для общества в целом черты, связанные с гендером, вкусами, этническим происхождением, сексуальностью и чувством принадлежности к определенной социальной группе, а также с нарушением принятых норм.
Мода же родилась в эпоху буржуазии и утвердилась в обществе масс. В силу своей способности быстро меняться мода не позволяет одежде накрепко слиться ни с социальным телом общества, ни с телом индивида. Она переменчива, капризна, ненадежна и непостоянна.
Кожа — материальная и символическая граница между телом и миром. Время оставляет на ней свои следы. Складки, морщины. шрамы, растяжки, сыпь, бледность, прыщи, пятна, загар — все это знак, отражающие течение времени, наши привычки и нашу чувствительность, более или менее выраженную.
Так называемая эстетическая хирургия уже породила целую армию людей с подтянутой кожей на висках, с идеально гладкими и острыми носами, силиконовыми губами и широко распахнутыми глазами. Они словно куклы из мучительного сна, такие неотличимые друг от друга и непохожие на себя настоящих.
Покрывая тело знаками языка и письменами, мы превращаем его в текст.
Одетое тело не просто внешний образ, который каждый из нас демонстрирует другим; в первую очередь это культурный текст, состоящий из одежды, аксессуаров, украшений, прически, макияжа, татуировок и других декоративных элементов. За этими знаками стоят социальные смыслы, истории и ощущения, из которых сплетается социальное значение конкретного тела в мире.
Мы люди, но гротескные обличья и письмена моды способны вывести нас за пределы человеческого.
В отношениях между модой и сексуальностью тревожит и одновременно интригует тот факт, что, с одной стороны, в отличие от сексуальности, воспринимаемой как живая и совершенно естественная энергия, фетишизм одушевляет вещи (например, одежду или материал, из которой она сшита). С другой стороны, фетишизм превращает в вещь человеческое тело.
Технологии уважают ручной труд и не противостоят ему. Наоборот, интересно, что сегодня многие технические новшества применяются для имитации классических техник ручной работы, натуральных компонентов, тканей перьев, кожи — начиная с мельчайших деталей.
…одежда, превращаясь в социальный фетиш, обретает собственную жизнь.
Технологии уважают ручной труд и не противостоят ему. Наоборот, интересно, что сегодня многие технические новшества применяются для имитации классических техник ручной работы, натуральных компонентов, тканей перьев, кожи — начиная с мельчайших деталей.
…одежда, превращаясь в социальный фетиш, обретает собственную жизнь.
