Сегодня нам предоставляется много форм досуга, которые должны помогать восстанавливать физическое состояние и ментальное равновесие. Преимущественно все является частью системы, где человек превращается в элемент отточенного механизма, где развитие экономики — главная цель. Походы стали одной из таких “разгрузок”, включая горные маршруты. Однако многие люди, познакомившись даже с легкой формой восхождений, нащупывают что-то превосходящее их. Будничная повседневность, суета, городские проблемы — все это теряет значение. На мгновение открывается утерянная человеком простота. Далеко не каждому это доступно. Для кого-то поход в горы становится еще одним увеселением, атрибутом “активной жизни”, демонстрацией своей “втемности”. Кому-то удается преодолеть исключительно физическое и эмоциональное, что рождает “более живое” ощущение себя. Об этом писал итальянский философ и заядлый альпинист Юлиус Эвола (1898 - 1974).
Личность Эволы до сих вызывает сомнения, учитывая его идеи “правильного фашизма”, в которых также есть критика “буржуазной бездуховности” и узколобости гитлеровского режима, подхода Муссолини и расизма по принципу биологизаторства. Более того он был погружен в буддизм, изучал традицию ислама (в частности суфизм), обожал Николая Рериха и карабкаться по отвесным скалам. О последнем Эвола писал немало — эти труды с его одобрения собрали в книгу “Размышления о вершинах”. Недавно мы ее прочитали и выписали понравившиеся цитаты. Многое из идей итальянского традиционалиста нам чуждо. Но есть то, что очень отзывается. Его слова о горах интересны, учитывая, что это непросто дистанцированная романтизация образа вершин, а непосредственная вовлеченность и целостность переживания.
все цитаты взяты из книги Юлиуса Эволы "Размышления о вершинах", выпущенной издательством «Ex Nord Lux»
Личность Эволы до сих вызывает сомнения, учитывая его идеи “правильного фашизма”, в которых также есть критика “буржуазной бездуховности” и узколобости гитлеровского режима, подхода Муссолини и расизма по принципу биологизаторства. Более того он был погружен в буддизм, изучал традицию ислама (в частности суфизм), обожал Николая Рериха и карабкаться по отвесным скалам. О последнем Эвола писал немало — эти труды с его одобрения собрали в книгу “Размышления о вершинах”. Недавно мы ее прочитали и выписали понравившиеся цитаты. Многое из идей итальянского традиционалиста нам чуждо. Но есть то, что очень отзывается. Его слова о горах интересны, учитывая, что это непросто дистанцированная романтизация образа вершин, а непосредственная вовлеченность и целостность переживания.
все цитаты взяты из книги Юлиуса Эволы "Размышления о вершинах", выпущенной издательством «Ex Nord Lux»
Гора — это школа внутренней крепости, жертвы которой неизвестны, выпускники незаметны; ее величайшая ценность состоит в невозможности подступиться к ней без должной подготовки, без долгого ученичества. Как и всякий хороший учитель, гора не терпит компромиссов и не прощает трусов и нерадивых. Это и делает восхождение формой аскетизма.
Однако невозможно всегда оставаться не вершинах. Рано или поздно нужно спуститься… Но тогда — какой во всем этом смысл? Смысл в том, что высокому известно низкое, но низкое не знает о высоком.
Обретение духовности, о которой известно большинству древних традиций, в современном мире наиболее препятствуют два обстоятельства. Первое — отвлеченный характер нашей культуры; второе — восхваление деятельности как таковой, без оценки ее содержания.
…спорт выродился в одержимость рекордами, и более не служит высоким целям.
Слишком мало внимания уделяется тому, что духовность — это, прежде всего, образ жизни, а не свод понятий, теорий, и идей, запертых в чьей-либо голове.
Однако современная цивилизация будто стремится всеми средствами удушить любые проявления героического восприятия жизни. Все процессы сегодняшнего быта в той или иной степени механизированы, духовность истощена, все свелось к основанным на расчетливой обыденности сообществам людей нуждающихся, отказавшихся от самодостаточности.
Однако невозможно всегда оставаться не вершинах. Рано или поздно нужно спуститься… Но тогда — какой во всем этом смысл? Смысл в том, что высокому известно низкое, но низкое не знает о высоком.
Обретение духовности, о которой известно большинству древних традиций, в современном мире наиболее препятствуют два обстоятельства. Первое — отвлеченный характер нашей культуры; второе — восхваление деятельности как таковой, без оценки ее содержания.
…спорт выродился в одержимость рекордами, и более не служит высоким целям.
Слишком мало внимания уделяется тому, что духовность — это, прежде всего, образ жизни, а не свод понятий, теорий, и идей, запертых в чьей-либо голове.
Однако современная цивилизация будто стремится всеми средствами удушить любые проявления героического восприятия жизни. Все процессы сегодняшнего быта в той или иной степени механизированы, духовность истощена, все свелось к основанным на расчетливой обыденности сообществам людей нуждающихся, отказавшихся от самодостаточности.
Героическое должно снова осознать себя, и тем преодолеть границы материализма.
Там наверху, в близких к небу расселинах — в безмолвном величии вершин, в ярости ветров и вьюг, в ослепительном сиянии ледников, среди жестокой безнадежности отвесных скал — там, казалось бы, в простой физической деятельности, можно вновь обрести символ преодоления, настоящую духовность живого света, вновь установить союз с первородными силами, скованными в теле человека. В борьбе альпинист реализует свою духовность, а успешное восхождение может стать обретением чего-то, выходящего за границы человеческого.
Как указывает Зиммель, еще со времен Ницше замечено, что люди имеют странную, часто невероятную силу в достижении определенных вершин существования, на которых оказываются “более живыми”, — и этот наивысший накал жизни преобразуется в нечто “большее, чем жизнь”. На таких вершинах жизнь вызволяется из собственных оков, подобно тому, как жар становится светом. Это не означает смерть индивидуальности или какое-то мистическое крушение. Смысл здесь в превосходящем принятии жизни как явления: бесконечные тревоги и желания, тоска и беспокойство, этические сомнения, страсти честолюбия и поиск опоры исчезают. Остается только спокойствие. Такое состояние в самой жизни, а не за ее пределами, обнаруживает нечто большее, чем жизнь. В то время как обыденная жизнь обусловлена поиском выгоды, давлением вещей и человеческими условностями, это героическое переживание ценно и хорошо само по себе. Я говорю “переживание”, потому что это состояние не привязано ни к какому личному убеждению или теории (которые часто бесполезны и относительны); оно просто проявляет себя самым непосредственным образом, как переживание боли и наслаждения.
Когда человек осознает, что остался один и должен рассчитывать только на собственные силы, когда неоткуда ждать помощи в безнадежной ситуации, когда все маски спадают, являя только силу или слабость личности; когда он взбирается от скалы к скале, от уступа к уступу, от хребта к хребту, неутомимо, час за часом; с неотвязным ощущением серьезной опасности; и, подвергнув себя суровому испытанию, наконец, обретает чувство неописуемой свободы, наедине с солнцем и тишиной; побеждает в борьбе, покорив страхи, завоевав вид бескрайнего горизонта на мили и мили вокруг, оставив все далеко внизу — вот тогда может найтись действительная возможность очищения, пробуждения, перерождения во что-то превосходящее.
Не имеет значения, что героический символизм восхождения на гору может быть пережит только немногими. Если мы должным образом сосредоточимся на этом опыте, он будет влиять и на большинство.
Там наверху, в близких к небу расселинах — в безмолвном величии вершин, в ярости ветров и вьюг, в ослепительном сиянии ледников, среди жестокой безнадежности отвесных скал — там, казалось бы, в простой физической деятельности, можно вновь обрести символ преодоления, настоящую духовность живого света, вновь установить союз с первородными силами, скованными в теле человека. В борьбе альпинист реализует свою духовность, а успешное восхождение может стать обретением чего-то, выходящего за границы человеческого.
Как указывает Зиммель, еще со времен Ницше замечено, что люди имеют странную, часто невероятную силу в достижении определенных вершин существования, на которых оказываются “более живыми”, — и этот наивысший накал жизни преобразуется в нечто “большее, чем жизнь”. На таких вершинах жизнь вызволяется из собственных оков, подобно тому, как жар становится светом. Это не означает смерть индивидуальности или какое-то мистическое крушение. Смысл здесь в превосходящем принятии жизни как явления: бесконечные тревоги и желания, тоска и беспокойство, этические сомнения, страсти честолюбия и поиск опоры исчезают. Остается только спокойствие. Такое состояние в самой жизни, а не за ее пределами, обнаруживает нечто большее, чем жизнь. В то время как обыденная жизнь обусловлена поиском выгоды, давлением вещей и человеческими условностями, это героическое переживание ценно и хорошо само по себе. Я говорю “переживание”, потому что это состояние не привязано ни к какому личному убеждению или теории (которые часто бесполезны и относительны); оно просто проявляет себя самым непосредственным образом, как переживание боли и наслаждения.
Когда человек осознает, что остался один и должен рассчитывать только на собственные силы, когда неоткуда ждать помощи в безнадежной ситуации, когда все маски спадают, являя только силу или слабость личности; когда он взбирается от скалы к скале, от уступа к уступу, от хребта к хребту, неутомимо, час за часом; с неотвязным ощущением серьезной опасности; и, подвергнув себя суровому испытанию, наконец, обретает чувство неописуемой свободы, наедине с солнцем и тишиной; побеждает в борьбе, покорив страхи, завоевав вид бескрайнего горизонта на мили и мили вокруг, оставив все далеко внизу — вот тогда может найтись действительная возможность очищения, пробуждения, перерождения во что-то превосходящее.
Не имеет значения, что героический символизм восхождения на гору может быть пережит только немногими. Если мы должным образом сосредоточимся на этом опыте, он будет влиять и на большинство.
Вот на какое суждение нам нужно опереться, чтобы сохранить горы от наплыва туристов-осквернителей, что пытаются покорить вершину строительством “цивилизованных” кемпингов. Я говорю не только о трусоватой молодежи, приносящей на популярные горные курорты тщеславные городские привычки (как, например, дискотеки и теннисные корты), и хвастливо демонстрирующей яркое новое снаряжение, используемое только для легкой лесной прогулки. Я говорю и о тех, кто нарушает тишину диких мест, принося материализм и тривиальность: соревновательность и склонность к трудным и необычным восхождениям ради установления новых рекордов.
Гора требует чистоты и простоты; здесь необходим аскетизм.
Будда уподобил высокой горе состояние, “в котором нет ни здесь, ни там, ни приходящего, ни уходящего,только спокойствие и просветление как бесконечный океан” (состояние нирваны).
Разумеется, я не предлагаю вновь взывать к мифам старины. И все же, это не просто перечень курьезных пережитков. Миф и символ, определяясь эпохой, произрастают из духа, который в любой момент может обрести новую жизнь, и найти выражение в новых формах и действиях — вот что действительно важно.
Наилучшее пожелание новым поколениям — чтобы скалолазание не привело к осквернению горы. Кроме того, я искренне надеюсь, что глубокие переживания, лежащие у корней мифологического обожествления гор народами древности, могут пробуждаться вновь и вести к просвещению тех, кто сегодня, движимый смутным инстинктом к преодолению ограничений, врожденных коммерческой и механической повседневности долин, идет в горы, штурмует перевалы и взбирается на отвесные стены, окруженный небом и пропастью, устремляясь ко льдистым сияющим пикам.
Едва ли разговоры о “духе” были столько обильны в предшествовавшие эпохи; “духовность” стала чем-то вроде специй, добавляемых во все подряд блюда.
Гора требует чистоты и простоты; здесь необходим аскетизм.
Будда уподобил высокой горе состояние, “в котором нет ни здесь, ни там, ни приходящего, ни уходящего,только спокойствие и просветление как бесконечный океан” (состояние нирваны).
Разумеется, я не предлагаю вновь взывать к мифам старины. И все же, это не просто перечень курьезных пережитков. Миф и символ, определяясь эпохой, произрастают из духа, который в любой момент может обрести новую жизнь, и найти выражение в новых формах и действиях — вот что действительно важно.
Наилучшее пожелание новым поколениям — чтобы скалолазание не привело к осквернению горы. Кроме того, я искренне надеюсь, что глубокие переживания, лежащие у корней мифологического обожествления гор народами древности, могут пробуждаться вновь и вести к просвещению тех, кто сегодня, движимый смутным инстинктом к преодолению ограничений, врожденных коммерческой и механической повседневности долин, идет в горы, штурмует перевалы и взбирается на отвесные стены, окруженный небом и пропастью, устремляясь ко льдистым сияющим пикам.
Едва ли разговоры о “духе” были столько обильны в предшествовавшие эпохи; “духовность” стала чем-то вроде специй, добавляемых во все подряд блюда.
Из неясной нужды в органической, биологической, даже психической компенсации, из инстинктивного восстания против цивилизации, которая стала тождественна высушенному интеллектуализму, механическим силам, утилитаризму и конформизму — произошел, так сказать, исход в природу, и появление абсолютной нужды в горе, которая представляла собой античную “антикультуру”. В результате появился новый примитивистский мистицизм, основанный на переживаниях природы и опыте спортивных занятий на свежем воздухе.
Очевидно, нет ничего неверного в представлении о том, что люди нуждаются в отдыхе, расслаблении, в черпании новых сил из общения с природой, и, в частности с горами. На самом деле, все эти вещи желательны; разумеется, горный спорт представляет собой неоспоримо ценное средство омоложения общества. И все же, не нужно смешивать две очень раздельные реальности: телесные ощущения здоровья и энергичности не имеют отношения к духовности; человек, окунувшийся в примитивистские, натуралистические практики, не ближе к сущностной части самого себя, чем человек принужденный к соревновательности цивилизованной жизни.
Страсть к острым ощущениям вызывает к жизни разнообразные экстравагантные поступки отчаянных смельчаков (особенно в Соединенных Штатах); они прыгают с одного летящего самолета на другой, совершают невероятные акробатические трюки, придумывают новые экстремальные виды спорта и так далее. Взвешенное рассмотрение этих занятий заставляет признать, что они не сильно отличаются даже от приема наркотиков — это просто поиск развлечения; здесь ищут скорее стирания личности, чем обнаружения ее подлинного присутствия; желают оказаться скорее ошарашенными, нежели владеющими собой.
…часто приходится слышать о скалолазах, что совершают любые восхождения просто из привычки, бездумно карабкаясь даже на небоскребы.
Очевидно, нет ничего неверного в представлении о том, что люди нуждаются в отдыхе, расслаблении, в черпании новых сил из общения с природой, и, в частности с горами. На самом деле, все эти вещи желательны; разумеется, горный спорт представляет собой неоспоримо ценное средство омоложения общества. И все же, не нужно смешивать две очень раздельные реальности: телесные ощущения здоровья и энергичности не имеют отношения к духовности; человек, окунувшийся в примитивистские, натуралистические практики, не ближе к сущностной части самого себя, чем человек принужденный к соревновательности цивилизованной жизни.
Страсть к острым ощущениям вызывает к жизни разнообразные экстравагантные поступки отчаянных смельчаков (особенно в Соединенных Штатах); они прыгают с одного летящего самолета на другой, совершают невероятные акробатические трюки, придумывают новые экстремальные виды спорта и так далее. Взвешенное рассмотрение этих занятий заставляет признать, что они не сильно отличаются даже от приема наркотиков — это просто поиск развлечения; здесь ищут скорее стирания личности, чем обнаружения ее подлинного присутствия; желают оказаться скорее ошарашенными, нежели владеющими собой.
…часто приходится слышать о скалолазах, что совершают любые восхождения просто из привычки, бездумно карабкаясь даже на небоскребы.
Горы учат молчанию; они не поощряют праздной болтовни, ненужных слов, восторженных всплесков. Горы склоняют к упрощению и обращению внимания вовнутрь. В горной среде жесты и сигналы более выразительны, нежели длинные речи.
Такая манера общения может быть перенесена из гор на жизненный уклад в целом. Верно, что вполне возможны рецидивы, особенно среди молодежи, которая не прекращает шуметь и на привалах в горах.
Вторая черта серьезных скалолазов, непосредственно связанная с первой — внутренняя дисциплина: полное управление собственными рефлексами; взвешенный, ясный, целенаправленный, образ действий; смелость не поспешная и непродуманная, но учитывающая собственные силы и слабости, а также точные параметры выполняемой задачи. В связи с этими характеристиками мы находим и еще одну: управление собственным воображением и способность немедленно прекратить любую бесполезную, вредящую мысль.
…переживание горы дает человеку силу действовать, совершать поступки без расчета на зрителей, являть героизм, который затмевает риторику и величественные жесты.
Товарищи, с которыми ты связан страховочными тросом — ни в коем случае не зрители; это звенья одной цепи, единой сущности, совместными действиями выполняющей поставленные задачи.
Общеизвестно, что на человека в составе связки возложена куда большая ответственность, нежели на одиночного скалолаза.
Наверное, только немногие формы товарищества, выкованные в боевых условиях, на войне могут, как переживание горы, выработать это особое чувство активной солидарности, которая, не позволяя людям сближаться, одновременно предполагают полную гармонию их усилий, возникающую на основе точных и взвешенных суждений и вере в потенциал каждого участника.
Сила духа, не выставляемая напоказ, готовность равных к взаимовыручке — появляются в работе над достижением произвольно выбранной цели.
Истинные ценители гор, будучи опытными скалолазами, все же отдают предпочтение созерцательному интересу и побуждению к установлению такого контакта с миром, который помогает забыть механистичную и унылую жизнь современных городов.
Пришло время насладиться высотами и пиками с выгодного ракурса: круговой обзор небес, где исчезли жалкие заботы людей, бессмысленная возня жизни долин; нет больше ничего кроме неба и высвобожденных могучих сил, выражающих титанических хор вершин. «Многие метры над уровнем моря, и значительная высота над всем человеческим», написал давным-давно Ницше.
«Люди приходят и уходят, а горы остаются».
Всегда есть моменты, пусть редкие, в которых физический и метафизический элементы встречаются, и внешнее обращается ко внутреннему, образуя замкнутый ток: свет, на мгновение рождаемый им, без сомнения — свет абсолютной жизни.
Такая манера общения может быть перенесена из гор на жизненный уклад в целом. Верно, что вполне возможны рецидивы, особенно среди молодежи, которая не прекращает шуметь и на привалах в горах.
Вторая черта серьезных скалолазов, непосредственно связанная с первой — внутренняя дисциплина: полное управление собственными рефлексами; взвешенный, ясный, целенаправленный, образ действий; смелость не поспешная и непродуманная, но учитывающая собственные силы и слабости, а также точные параметры выполняемой задачи. В связи с этими характеристиками мы находим и еще одну: управление собственным воображением и способность немедленно прекратить любую бесполезную, вредящую мысль.
…переживание горы дает человеку силу действовать, совершать поступки без расчета на зрителей, являть героизм, который затмевает риторику и величественные жесты.
Товарищи, с которыми ты связан страховочными тросом — ни в коем случае не зрители; это звенья одной цепи, единой сущности, совместными действиями выполняющей поставленные задачи.
Общеизвестно, что на человека в составе связки возложена куда большая ответственность, нежели на одиночного скалолаза.
Наверное, только немногие формы товарищества, выкованные в боевых условиях, на войне могут, как переживание горы, выработать это особое чувство активной солидарности, которая, не позволяя людям сближаться, одновременно предполагают полную гармонию их усилий, возникающую на основе точных и взвешенных суждений и вере в потенциал каждого участника.
Сила духа, не выставляемая напоказ, готовность равных к взаимовыручке — появляются в работе над достижением произвольно выбранной цели.
Истинные ценители гор, будучи опытными скалолазами, все же отдают предпочтение созерцательному интересу и побуждению к установлению такого контакта с миром, который помогает забыть механистичную и унылую жизнь современных городов.
Пришло время насладиться высотами и пиками с выгодного ракурса: круговой обзор небес, где исчезли жалкие заботы людей, бессмысленная возня жизни долин; нет больше ничего кроме неба и высвобожденных могучих сил, выражающих титанических хор вершин. «Многие метры над уровнем моря, и значительная высота над всем человеческим», написал давным-давно Ницше.
«Люди приходят и уходят, а горы остаются».
Всегда есть моменты, пусть редкие, в которых физический и метафизический элементы встречаются, и внешнее обращается ко внутреннему, образуя замкнутый ток: свет, на мгновение рождаемый им, без сомнения — свет абсолютной жизни.
